После нескольких лет колебаний Россия решила стать первой в мире страной, официально признавшей правительство талибов в Афганистане. Признание это должно не столько обеспечить Москве выгоды от торговли и совместных проектов, сколько выполнить символические задачи. После цепочки неудач, которые Кремль и его партнеры на Ближнем Востоке потерпели за последние месяцы, Россия пытается вернуть себе образ мировой державы, которая задает международную повестку и не боится создавать неоднозначные прецеденты.
Долгий путь к признанию
Решение России официально признать власть талибов в Афганистане можно назвать долгожданным. Движение в этом направлении шло давно. Еще в 2017 году Москва инициировала московский формат для «продвижения процесса национального примирения в Афганистане», куда приглашала как представителей прозападного правительства в Кабуле, так и их противников талибов.
Когда боевики триумфально вошли в афганскую столицу в августе 2021 года, Россия уже была у них на особом счету. Ее диппредставительству сразу предоставили охрану, а российский посол Дмитрий Жирнов стал первым иностранным дипломатом, встретившимся с новыми хозяевами Афганистана.
В том же 2021 году президент РФ Владимир Путин впервые допустил возможность того, что российские власти исключат талибов из террористических списков. Однако дальше события резко замедлились. Лишь четыре года спустя, в апреле 2025 года, Верховный суд РФ исключил «Талибан» из списка террористических организаций, тем самым выведя легитимацию Исламского эмирата на финишную прямую, увенчавшуюся официальным признанием в начале июля.
Главная проблема на этом пути была в том, что внутри российской власти не было однозначного консенсуса — стоит ли делать вчерашних террористов рукопожатными. Всего за пару дней до взятия Кабула в августе 2021 года в Совете Федерации звучали предложения рассмотреть возможность ракетного удара по талибам в случае угрозы странам ОДКБ. И пока МИД РФ настаивал на исключении талибов из всевозможных черных списков, в российских спецслужбах многие ставили под сомнение такой подход.
К тому же талибы показали, что не собираются заискивать перед международным сообществом ради признания. Требования стран региона вместе с Китаем и Россией сделать правительство в Афганистане инклюзивным они по большей части проигнорировали. Такой подход превращал возможное признание в чрезмерный и односторонний аванс, за который исламисты не собираются давать ничего взамен.
Однако медленно, но верно в Москве победила позиция, что работать надо с «объективной реальностью». Аргументация в ее пользу была простой и звучала неоднократно: талибы у власти в Афганистане всерьез и надолго, а значит, с ними надо иметь дело.
Вероятно, дополнительным стимулом стала стремительная легитимация странами Запада новых исламистских властей в Сирии, которые свергли режим Башара Асада. Это лишний раз убедило Кремль, что международные отношения окончательно погрузились в крайнюю форму реализма, где можно и нужно закрывать глаза на морально-нравственные детали. В итоге два процесса пошли практически параллельно — спустя всего несколько дней после признания российскими властями Исламского эмирата Афганистан власти США исключили из списка террористов правящую теперь в Сирии «Хайят Тахрир аль-Шам».
Не ради выгоды
То, что экономическое сотрудничество России и Афганистана получило определенный импульс после прихода к власти талибов, мог заметить даже простой российский потребитель. На фоне ухода иностранных брендов в российских магазинах появилась афганская кока-кола. Однако в целом масштабы торговли двух стран остаются скромными — $323 млн товарооборота по итогам 2024 года. Впрочем, сложно ожидать рекордных сумм в отношениях со страной, которая по номинальному подушевому ВВП занимает в мире второе место с конца.
Конечно, официальное признание Исламского эмирата породило разговоры о возможных совместных инвестиционных проектах. Наиболее значимым среди них выглядит строительство газопровода из Туркменистана, чтобы соединить российскую газовую систему с рынками Пакистана и Индии. Также существует несколько вариантов включения Афганистана в различные транзитно-логистические коридоры с предоставлением ему помощи в строительстве шоссе и тоннелей. Среди наиболее оптимистичных идей — создание российскими усилиями Трансафганской железной дороги, которая станет частью международного транспортного коридора «Север — Юг».
Общая проблема у всех этих проектов — финансирование. Афганистан будет только рад любым российским вложениям, но платить ему за них нечем. То есть строить Россия там может, но только за свой счет. Причем с большой долей вероятности речь идет об инициативах, рентабельность которых в лучшем случае сомнительна, а в худшем деньги просто уйдут в никуда, как это неоднократно случалось в прошлом — достаточно вспомнить инвестиции в Сирию.
Не стоит также забывать о непростой ситуации с безопасностью в регионе. В целом Афганистан сегодня куда стабильнее, чем это было в последние годы американского присутствия, когда страну разрывала гражданская война. Однако это довольно низкий порог для сравнения: ситуация остается непростой, и никто не гарантирует, что Исламский эмират будет образцом устойчивости. Тем более что положение дел в Афганистане в немалой степени зависит от соседних государств, включая Иран, где остаются вопросы о будущем режима на фоне ударов Израиля.
Впрочем, вряд ли в Кремле испытывают иллюзии по поводу экономического потенциала Афганистана или стабильности нынешнего режима. Признание талибов — это не сложная торгово-экономическая многоходовка. Скорее, его главный смысл лежит в символической плоскости.
Искусство прецедента
Россия решила признать власть талибов в ситуации, когда ее ключевые партнеры на Ближнем Востоке терпят одно поражение за другим. В конце 2024 года Москва лишилась союзника в лице режима Асада в Сирии, где после захвата власти исламистами пришлось сильно сократить российское присутствие, а судьба военных баз остается под вопросом.
Другим неприятным событием стали удары Израиля по Ирану. Пока Исламская Республика устояла, но не исключено возобновление боевых действий. При этом эскалация подтвердила предположение о том, что Москва не готова защищать своего иранского партнера и даже не торопится с предоставлением ему необходимого вооружения.
Ближневосточные проблемы Кремля сейчас куда шире, чем сокращение контингента в Сирии и возможный провал инвестиционных проектов в Иране. Россия все меньше воспринимается как великая держава, с которой нельзя не считаться. Ровно это показало недавнее обострение в отношениях с Азербайджаном, где в ответ на превышение полномочий российскими спецслужбами началась кампания по аресту российских граждан, что еще недавно трудно было себе представить.
Москве нужны шаги, способные вернуть ей образ влиятельной державы, владеющей инициативой. Признание Исламского эмирата служит именно этой цели. Статус первой страны, установившей официальные дипотношения с властью талибов, должен обеспечить России лидирующую роль в обсуждении вопросов региональной безопасности.
Да и в целом один из атрибутов мировой державы — это способность определять правила игры. И признание талибов — это попытка проявить себя как ведущую силу в мире, которая не боится ломать устоявшиеся нормы и создавать прецеденты. Дальше, по этой логике, за российской инициативой должны последовать и другие государства.
Флаг «Талибана» над афганским посольством в Москве должен стать символом того, что повестку на Ближнем Востоке и в Центральной Азии задает Россия. Правда, не факт, что именно так этот шаг воспримут другие страны региона. Скорее, он станет четким сигналом для немного другой аудитории. В сочетании с решением Дональда Трампа исключить новых сирийских правителей из списка террористов российское признание талибов показывает исламистским группировкам в разных концах мира, что если они захватят власть, то их неизбежно признают.
Ссылка, которая откроется без VPN, — здесь.